– Как вы там? С отцом-то? Едите чего?
Мишка опустил карие глаза, стесняясь этих разговоров, а Аля подумала, что зря она спросила, сейчас сын уйдет.
– Еди-им. Суп гороховый вот сегодня, кисель там… – ответил Мишка и поднялся со скамьи, собрался уходить.
– Ну, и хорошо! – преувеличенно бодро ответила Альбина и тоже поднялась, – Беги уж, спать пойду. Устала я сегодня что-то. Скажи там отцу, пусть Витьку пострижет.
– Так на днях постриг.
– Ааа… Ладно тогда. Ступай…
Сказала специально, чтоб легче было тринадцатилетнему сыну от нее уйти.
Мишка, облегчённо вздохнув, убежал. Этот родительский развод теребил его юную душу. А Альбина опять уселась на скамью, в дом идти не хотелось. Отец давно спал, а одной – тоска зелёная.
Огни Березовки потухли, но через некоторое время загорелись опять – зажглись фонари. Альбина любила наблюдать с крыльца, что там происходит на улице. Вон с переулка показалась Ольга Смирнова, посмотрела в сторону её избы, замедлила шаг, а потом опять пошла быстрее. К Катерине Рябовой, наверное, пошла.
Не хочет с ней говорить. Да и ладно. Не больно-то надо.
«За такое поведение стыдно тебе должно быть перед односельчанами и перед своими детьми» – вспомнила слова недавно встреченной бабки Кузьминичны.
Момент, когда брало от таких слов жуткое зло, у Али уж прошел. Это раньше злилась она, покрикивала на оговаривающих, сующих нос в дела ее, совершенно личные. А потом ревела от обиды, придя домой.
– Да поди ты в баню, баб Шур! – сказала беззлобно и даже приветливо.
Уж привычно было, что осуждают все, а на старую Кузьминичну, приятельницу ее давно умершей бабки, вообще грех обижаться.
Альбина подтянула концы косынки, поднялась со скамьи и, от скуки, начала собирать крупные перья кур по двору и, зачем-то, считать их. Сейчас только до местного магазина она и ходила. С фермы уволилась. Сиднем сидела дома, будто сурок.
Отец, к которому перешла она с детьми от мужа, был глухим. Изба его стояла на отшибе, подруги от нее отвернулись, а мальчишки-сыновья прибегать практически перестали. Только вот Мишка из совестливости нет-нет, да заворачивал к матери. Девятилетнего Витьку не видела Аля уж почти месяц, сам он не прибегал, а Мишка не мог его заставить.
Нет, издали видела она его неделю назад, когда шла из магазина. Дом их стоял на улице центральной, от магазина недалече, а в дом отца, где жила теперь Альбина – в другую сторону, в переулок. Глянула она на старый свой двор, как вышла из дверей магазина, и увидела Витьку. Плохо разглядела, боялась, что кумушки местные разглядят тоску во взгляде ее, но видела.
Куртка, штаны коротковаты уж, и даже из-под шапки видно – не стрижен давно. Куда Серега смотрит?
Она шла и злилась на бывшего мужа за эту нестриженность сына.
Вот уж несколько месяцев, как разошлись они с Сергеем. Тогда Алька сама собрала вещи в два чемодана и узлы, свои и детские, сама перетащила их в старый родительский дом, в несколько ходок. Дети были в школе, а Сергей в своем МТС.
Потом она встретила детей по дороге из школы и повела к деду. Витька задавал вопросы, а Мишка молчал, шел понуро.
Альбина очень боялась, что Сергей придет вечером, заберёт детей, но вышло по-другому: Витя и Миша сами вернулись к отцу. Сначала убегали к нему днём, как только в доме появлялся Максим, а потом стали проситься на ночлег, находя поводы и приводя доводы.
Вскоре Максим уехал, сказал, что уладит свои дела и вернётся за ними.
А уж потом была неприятная процедура развода, где Сергей хмуро молчал и в конце хлопнул дверью так, что регистраторша подпрыгнула.
Дом родительский, где теперь жила Аля, никуда не годился. Гнил. Наступили холода, протапливалась изба ненадолго, продували ее ветра. Ночью приходилось топить дважды, если не трижды. Попросила она было Николая Зимина печь переложить, но тот смерил ее непримиримо-строгим взглядом и сказал, как отрезал:
«Ещё чего! Серый – друг мой, а ты… дура-баба!» – он махнул рукой и направился дальше.
А дети проводили у отца всё больше времени. Да и чего говорить: дома у мальчишек – своя комната, большой дубовый стол для занятий, ковры – по стенам, телевизор большой. А тут … И Альбина поняла, что отвадить их от отцовского, от их родного дома, будет невозможно.
Поначалу Альбина готовила – отправляла еду с Мишкой. Бегал он за ее кастрюлями неохотно, утверждал, что отец готовит сам. А потом она с фермы ушла, устала от бабских пересудов, косых взглядов, денег стало не хватать, да и Анна, свекровь, жившая прежде с дочерью, перехала к Сергею.
«Раз матери теперь у них нет…» – вздыхала она, и эти слова бывшей свекрови передала Альбине Ольга Смирнова. Только она порой и захаживала к Але по старой дружбе. Правда, вести приносила не слишком радостные:
– Говорят? Чего говорят… Что детей ты на кобеля променяла. А чего ещё наши скажут?
Первое время после развода Аля цвела. Подходила к старому в рыжих пятнах зеркалу, примеряла сережки, улыбалась своему отражению. Была Альбина собой хороша. Чернобровая, высокая, ямочки на щеках и подбородке, большие серые глаза. Витька – в нее. А Мишка вот в отца порода: широколицый, кареглазый.
Альбина ждала писем и возвращения любимого Максима. Обещал же вернуться! И вернётся. Такая у них любовь!
В последнее время бегала она к калитке, выглядывала почтальоншу. Часов в десять разносила тетка Люба почту. Однажды встала она в их проулке, встретилась с Валентиной Титовой, да и давай болтать – на полчаса. Но в проулке же. Значит – повернет… Значит – письмо от Максима… Альбина измаялась, ожидая.
Но тетка Люба наболталась и пошла дальше по центральной улице. Альбина ждала писем месяц, а потом не удержалась – сама зашла на почту. Долго рассматривала там открытки, ждала, чтоб ушли все посетители.
– Тёть Люб, вот эти газетки возьму. А писем мне не было?
– Двенадцать копеек, – тетка Люба сняла с лица приветливость, говорила, поджав губы, – Писем нет.
А потом уж вслед Альбине:
– Чего, не пишет новый хахаль?
– А я и не от него жду. С ним у нас все в порядке, – ответила Альбина заготовленную придумку, – Видимся.
– Ну-ну. Видьтесь. А Серёга детям новую мамашку найдет.
Альбина уже взялась за дверную ручку, но оглянулась.
– Какую мамашку? – широко распахнула и без того большие глаза.
– Так, а чего ему одному что ли век куковать? Молодой, здоровый. И баб хороших одиноких у нас пруд пруди. Да за него и девку сватать можно. Хороший мужик.
Альбина выдохнула. Понятно – всего лишь бабская болтовня. Гордо отвернулась и вышла прочь.
Но на думу тетка Люба навела. А коль и правда? У нее тогда сжалось сердце, спотели ладони.
Ведь Сергей, и впрямь, мужик хоть куда. И полюбила она его почти пятнадцать лет назад за это – за грудь широкую, за рослость, плечистость, за силу неуемную и некую детскость, спрятанную за эту самую силу. Пусть попробует! Тогда вообще детей не увидит!
И где Максим? А если бросил?
И у Али опустились руки. Не хотелось ничего. Поначалу взялась она за отцовский дом, а теперь и вовсе скучала и бездельничала. Даже готовить перестала, питались с отцом перекусами. Изредка варила картошку в мундире дня на три.
И не было желания вычищать осенний огород. Отец по привычке сам там ковырялся, ворчал на нее, что не помогает, а она лишь отмахивалась. И себя запустила. Баню топить тут было не легко, топила лишь по требованию отца, а тот мылся раз в месяц.
Уже стемнело, а Альбина все сидела на дворовой скамье и вспоминала, как начиналось у них с мужем, с Сергеем.
Тогда в разгаре была жатва, дорог каждый час, поэтому работали до ночи.
Сергей на своем тракторе в тельняшке – помнила она его таким. Был он женихом завидным, только вернулся из армии, девки ходили табуном.
А он выбрал ее. С поля они возвращались вместе, в кузове машины – молодые, веселые. И однажды Сергей, оставив ребят, свернул в ее проулок – провожать. С неба уж выглянула луна, облив бледной желтизною неровные края туч, а они все никак не могли расстаться, хоть с ног валились от усталости оба.
А потом всё, как положено – ясной тёплой осенью сыграли свадьбу. Сергей, красивый жених в непривычном ему костюме, весь в испарине от смущения, и она – невеста в белом платье и фате от макушки. Гуляли во дворе клуба. Считай, всё село и гуляло.
Первую брачную ночь провели в чулане, среди храпящих приехавших гостей. Половину гостей забрали себе Пономаревы, соседи Сергея. В семье у Пономаревых – трое сыновей, дом небольшой, но потеснились.
Огня молодожены зажигать не стали, в комнате, освещённой луной, было светло. Их ждала пышная перина, белые простыни. И вспоминать об этом Альбине и сейчас было радостно…
Ей в ту ночь не спалось, она выходила под утро на крыльцо и видела, что младший сын Пономаревых – Максим только возвращается. Утро было холодным, постояла на крыльце она недолго.
Ведь было всё. Была тогда и любовь. А сейчас казалось, что это всё привиделось во сне. Минуло уж почти пятнадцать лет. И куда девалась та любовь? Растворилась за хлопотами жизненными? Они расширили дом Сергея, сделали веранду и пристройку, работали – Сергей пересел на комбайн, числился в передовиках. Подрастали мальчишки.
Альбина трудилась на ферме – подъем в четыре, не легко. Держали свиней, сажали картошку, купили мотоцикл, новую мебель… Семья как семья. А может и получше многих.
Вот только за усталостью и заботами ушел интерес друг к другу. За всю жизнь не сказал Сергей Але, что она красивая, не сказал – спасибо за сыновей.
Не принято это было. Как у всех – не по-мужски как-то было жён хвалить. Жена – на то и жена, чтоб хозяйство вести, детей блюсти, да женины обязанности исполнять.
А сыновья соседей Пономаревых разъехались по городам. Хозяин помер, осталась только мать, тетка Нина.
И вот однажды во дворе соседей появился красный жигуленок. Сергей сказал – приехал Максим – младший.
Утром вышла Альбина в сад за морковкой, и вдруг услышала оклик:
– Здравствуйте, Аля!
Она разогнулась – у плетня по тыльную сторону её огорода стоял Максим. Трудно было в нём узнать прежнего юнца. Перед ней стоял зрелый молодой мужчина. Гривастая причёска, узкие модные брюки, мускулистая грудь и спортивная фигура.
Они поговорили. В его тоне, в манерах угадывалась непривычная вежливость человека городского. Было удивительно, как это за столь короткий срок он превратился из веснушчатого угловатого парнишки, не умевшего связать двух слов, в интересного уверенного в себе мужчину.
Он спросил о ее житье-бытье.
– А ты как поживаешь? – следом спросила она.
– Я? Да вроде и неплохо. Всё есть… Вот только личного счастья нет. Одинокий я…
– Ну, это ты сам виноват. Столько девушек вокруг…, – смеялась она.
– Да не-ет, тут дело в другом. Я с юности одну девушку люблю, вот и…
– Да ты что! И кто ж это? – Альбина подняла брови, ждала ответа с интересом.
– Ты ее знаешь…
И тут по его взгляду Аля вдруг начала догадываться. Её охватил страх, как будто стояла она на краю обрыва у реки. И после неловкой паузы она отвернулась:
– Я пойду, а то там … на плите…
– Погоди, Аль. Мне тебе сказать кое-что надо. Давай вечером встретимся часов в одиннадцать, приходи сюда. Я ждать буду.
– Так сейчас говори, – она отрывала ботву у морковки, лишь бы не глядеть в его бездонные глаза с длинными девичьими ресницами.
– Нет, на плите у тебя… А разговор не короткий. Я ждать буду, – и он пошел дальше вдоль забора.
На крыльце она остановилась, оглянулась. Максим смотрел на нее со своего двора. Аля быстро зашла в дом.
Никуда она не пойдет. Замужем она, нечего по свиданкам бегать!
Но весь день взгляд этот – мужской, завлекающий, стоял у нее перед глазами. Это раздражало, даже оскорбляло. Она старалась отвлечься, не думать о нем.
А вечером, возвращаясь с фермы, уже сомневалась. Она накормила детей, поболтала с Сергеем. Он уставал, ложился рано.
Уснули все, но Але не спалось.
Она посмотрела на часы – было без четверти одиннадцать. И она решила – сходит, а если его на месте нет, скажет, что приходила, но не дождалась. Ну, а уж если там он, послушает чего он там расскажет, только совсем недолго.
Аля тихонько отворила калитку во двор, прошла в огород. Незнакомый сладостный страх охватил её, гулко стучало сердце. В огороде было темно, она и не заметила Максима. Он подошёл сзади, положил руку ей на локоть:
– Спасибо! Спасибо, что пришла! Ты даже не представляешь насколько мне это важно, – прошептал он.
А потом взял за руку и повел за свой сарай.
– Ты не бойся, здесь нас никто не увидит, – он присел на старые доски, – Садись.
– Ты хотел мне что-то сказать, – Аля была напряжена.
– Ох! Я столько думал об этой нашей встрече. Столько думал, как расскажу тебе о своих чувствах. А теперь не знаю с чего и начать. Столько я мучился, столько лет мечтал об этом, – он взял её руку в свои ладони, – Я ведь после вашей свадьбы утопиться хотел. Уже на речку пошёл, всю ночь до утра там провёл.
И Аля знала, что он не обманывает. Она видела его тогда утром. Запоздалое признание ошеломило, она поверила.
Река вдоль Березовки была широкая и глубокая. Звалась она – Березовский омут. Она огибала село. Вербы клонились к воде и, взобравшись на пологий ствол, можно было увидеть стайки окуней, красноперок. А на той стороне реки – обрыв.
Однажды в детстве мальчишки столкнули Альку с этого самого обрыва. Она нахлебалась воды, начала тонуть. Пацаны испугались тоже, вытащили ее тогда. Но с тех пор больше всего Алька боялась глубины. Плавать она умела, но никогда не заплывала в глубину.
И теперь признание Максима ее ошарашило, всколыхнулись детские страхи.
В глубине души нарастало саднящее чувство сожаления о том, что не догадывалась о его чувствах раньше. Представила его у реки на том самом обрыве …
– Не надо, Максим, я замужем, у меня дети, – она отняла свою руку.
– Погоди, не говори так. Дай мне хоть минуту счастья – счастья поверить, что мы вместе. Знаешь, никаких дурных мыслей у меня нет. Не сердись. Я просто неимоверно люблю тебя. Люблю тебя одну. Я всех женщин сравниваю с тобой, твое лицо всегда у меня перед глазами. Лучше тебя – в мире нет…
Он ещё говорил что-то, умолял не уходить.
– Макс, прекрати. У меня двое детей.
– Да. Я видел. Такие славные мальчишки. И я, как дурак, мечтал, что заберу вас в город. Я в Саратове сейчас, но скоро буду в Москве. А там… Там такие возможности для детей… Но я не надеюсь, нет. Это было бы слишком большой жертвой для тебя, и слишком большим счастьем для меня. Это мечта… Всего лишь мечта…, – он вздыхал, закрывал глаза, его было очень жаль.
– Я не хочу в Москву.
– Хорошо, мы можем устроиться там, где ты захочешь…
Получалось так, словно она уже даёт согласие. И когда она заметила свою ошибку, было уже поздно. Руки Максима, требовательные и нежные, гладили ее по спине, замкнули в объятия.
Тогда в голове всё помутилось. Такая страстная была близость, в горле стоял ком от жалости к нему. Бедный! Так страдал, а она и не догадывалась …
Аля влюбилась. Проснулась в ней юная девчонка. Казалось, сердце встанет, когда думала о ночных своих свиданиях.
Сергей приходил с работы, ужинал, чуток занимался с ребятней, а потом засыпал сразу, как только голова его касалась подушки. Уж не было ласк, тех слов, что говорил до свадьбы. И было всё это в порядке вещей.
А теперь после горячечных и ласковых слов любви, нежности, ласк, она испытывала к мужу неприязнь и раздражение. Казалось, украл он у нее все самое лучшее…
Но … любая тайна становится явью. Романтика потянула их с Максимом к реке. Шли ночью за руку, решив, что здесь, на краю села, за огородами среди ночи не может быть никого.
Не учли рыбаков. Возле реки отец и сын Гусевы сидели тихо, почти дремали, поэтому и не были замечены влюблёнными.
Столь сногсшибательная новость по селу разлетелась быстро. Узнала мать Сергея, его сестра.
Не знал дольше всех, как это обычно водится, только сам Сергей …
