— Ну, Петровна, не обижайся! Надоели мне твои хвосты, хуже горькой редьки! Придется тебе выбирать! Или они, или я! Нет нам места всем в поселке!
Дородная Зинаида Петровна выплыла на крыльцо, глянула сверху вниз на щуплого мужичка, что прыгал у ее ступенек, размахивая палкой, и пробасила:
— Точно не ты, Иваныч! Тоже мне! Выбор! Угомонись! Хвосты мои – не тебе чета! У них и ума, и сердца куда больше, чем у любого двуногого. Чего ты разошелся?! Что стряслось?!
— Я к дочке на двор, а они там озоруют! Не угомонишь свою банду – я за себя не отвечаю! – Михаил Иванович хотел произнести все сказанное грозно, но голос предательски дал петуха, и Зинаида заколыхалась от смеха, глядя на его покрасневшее от натуги и злости лицо.
— Ты бы, МихалИваныч, нервы бы прибрал. А то не ровен час, я решу, что ты обидеть меня хочешь.
Густые, соболиные брови Зинаиды Петровны взметнулись удивленно, когда Михаил вдруг попятился от крылечка, отшвырнув сторонку палку:
— Даже не думал, Зин! И в мыслях не было! Но с бандой своей все-таки разберись! Не дело это, что они по чужим дворам шастают!
Пробормотав еще что-то себе под нос, Михаил вдруг развернулся и дунул к калитке, смешно семеня по талому снегу, который муж Зинаиды, Степан, не успел убрать с дорожки во дворе.
Обернувшись, Зинаида невольно хихикнула:
— О! Степа! Проснулся уже? А я-то думаю, чего Мишка так припустил?! Обормот! Разбудили тебя?
Голос грозной Зинаиды, которую боялись в школе, где она работала завучем, даже самые отъявленные хулиганы, стал мягче, нежнее и она заворковала, кутая мужа в свой пуховый платок:
— Поспал бы еще! Ты же со дежурства!
— Да выспался уж. Куда еще-то? – Степан приобнял свою необъятную жену за то место, где когда-то была у Зиночки талия, и нахмурился. – Чего приходил-то Мишка?
— На котов ябедничал. Сказал, что они что-то у его дочери во дворе натворили.
— Только коты? – насторожился Степан.
И вот тут Зинаида спохватилась. Барбоса тоже во дворе не было. А это означало лишь одно – дело плохо! Вся братия пропадала из двора, только когда случалось что-то из ряда вон выходящее.
Хвосты Зинаиды были в поселке легендой. Сначала дом ее от пожара уберегли, подняв воем-лаем среди ночи соседей. Зинаиды Петровны дома не было. Ездила больную мать проведать. О том, что дом за малым не сгорел, узнала она только когда вернулась.
А через полгода те же хвосты помогли Зинаиде сердечный приступ пережить, пока она скорую ждала, испугавшись так, что не могла в руках телефон удержать. Барбос, сидя у крыльца, на ступеньках которого сидела тогда Зинаида, раз за разом поднимал телефон, который она роняла, и аккуратно укладывал его на ступеньку рядом с хозяйкой, а коты грели ее, пристроившись по бокам и не давая упасть.
Все трое появились в доме Зинаиды не просто так, а как подарок с неба. Барбос, так и вовсе жизнь семейную для Зинаиды устроил, хотя она уже отчаялась стать по-женски счастливой. Много лет она жила одна. Мужа у нее не было, детей тоже, и Зина, которая уже четвертый десяток разменяла, решила уже, что быть ей вековухой.
Но судьба распорядилась иначе.
Первой в доме Зинаиды появилась Плюшка. Заморенного, тощего котенка Зина отобрала у ребятишек, когда шла домой с работы. Шел дождь, настроение было ни к черту, а впереди снова ждал одинокий вечер и гора тетрадей, которые нужно было проверить к утру. Мечта просто, а не жизнь!
Писк, тоненький, жалобный, Зина услышала еще до того, как свернула на свою улицу. А когда увидела, что творится за углом, забыла о своем немалом весе и кинулась на выручку тому, кто просил о помощи.
— Ах, вы обормоты! Жуков, Сергеенко, Матвеев! Завтра же в школу с родителями! – взревела она вслед мальчишкам, которые бросили котенка и кинулись на утек, когда узрели Грозную Зинаиду.
Кличку Зине дали еще на заре ее учительской карьеры, и она не стала ее оспаривать, прекрасно понимая, что лучше уж зваться Грозной, чем стать, по традиции, Глобусом. Преподавала Зинаида географию и историю. В небольшой поселковой школе была вечная нехватка учителей.
— Мамочка моя, что ж ты такое, а?! – Зинаида брезгливо ухватила за шкирку представителя семейства кошачьих, который достался ей в результате так и не случившейся баталии. – Полграмма кошки и блошки… И что мне с тобой делать?
Котенок даже не пытался возражать и вырываться из ее рук. Смирненько висел, тараща глазенки, и ждал, когда Зинаида вынесет вердикт, согласно которому будет решена судьба хвоста.
— Ладно уж… Мама говорит, что дом без кота – это маета. Поверим ей на слово. Будешь жить у меня, недоразумение кошачье. Только, подлечим тебя для начала и блошек твоих изведем. Хватит мне одного питомца в доме.
Котенок оказался на поверку кошечкой. Ласковой, в меру игривой, и очень умной. Зинаида назвала кошку Плюшкой и разрешила ей жить в доме, а не во дворе. Она ценила ненавязчивость кошки, которая смирненько сидела рядом, пока Зинаида готовилась к урокам или проверяла домашнее задание, и с удовольствием шла на руки, стоило только позвать.
Лишь однажды Плюшка вдруг пропала.
Это случилось три года спустя после того, как она появилась в доме Зины. Та уже привыкла к тому, что по весне все окрестные заборы бывали увешаны котами, жаждущими Плюшкиного внимания, и даже знала, что у ее хвостатой девицы есть кавалер, которого она отличает. Кавалер этот был пушист, черен, и весьма криклив. Правда, тут же замолкал, стоило Плюшке появиться во дворе. Котят у кошки быть не могло, по причине того, что Зинаида заранее озаботилась этим вопросом, решив, что не сможет пристраивать Плюшкино потомство, учитывая малочисленность населения поселка, в хорошие руки всякий раз, когда кошке приспичит погулять. Кавалера Плюшкиного этот момент почему-то не смущал и хвосты чинно посиживали рядышком на крыше сарая, вяло реагируя на зазывное Зинино: «Кис-кис-кис!» и ее попытки подкормить томящуюся от весеннего безумия парочку.
Очередная весна вступила в свои права, Плюшка приободрилась, предвкушая внимание от своего кавалера, но тот так и не явился на свидание. Неделю Плюшка ждала. А потом просто исчезла!
Зинаида сбилась с ног. Она уже успела привыкнуть к кошке, и не могла понять, куда та могла деться. Поселок был небольшой, все друг друга знали. И касалось это не только людей, но живности, которая лаяла, мяукала, мычала и блеяла во дворах. Путали порой только гусей да уток, но хозяйки и тут умудрялись дать знать, чья веселая гогочущая компания топает важно на пруд через весь поселок. Просто выбирали краску поярче, и мазали пару-тройку перьев на крыльях гусям, чтобы не собачиться потом с соседками, выясняя, чей гусак был с утра крупнее.
Зинаида обежала поселок раз, потом другой, расспрашивая каждого встречного, не видели ли ее кошки. Под конец ее поисков за ней носилась добрая половина ее учеников, которые искренне хотели помочь Грозной Зине найти кошку, прекрасно понимая, что плохое настроение любимой географички может грозить им контрольной, а то и не одной.
— Да куда же она делась?! – в отчаянии восклицала Зинаида, шаря по кустам, и заглядывая в каждый двор. – Ни ее, ни кота, будь он неладен, охламон! Сманил мою красавицу! Как пить дать, сманил!
Васятка Жуков, тот самый, у которого Зинаида отобрала когда-то свою кошку, первым сообразил, что случилось.
— А как этот кот выглядел, Зинаида Петровна?
— Ох, Вась! Разве ж я его разглядывала?! Черный, вроде. Пушистый такой. Прям лохматый! Я еще шутила, что не мешало бы его причесать маленько перед свиданием.
— Так, у нас таких в поселке нет. У нас или рыжие, или серые полосатые. А Черный один. Но этот не наш. Он приходит с заимки. Там дед Семен живет. Вы его не знаете, потому, как он из другого поселка. Мама моя тоже оттуда. Он ее родственник, — обстоятельно объяснял Вася. – Вот у него черный кот есть. Может, это тот самый?
Зинаида тут же подхватилась. Выпросила у Васиной матери разрешение на то, чтобы сорванец сопроводил ее на заимку, и бодро зашагала за Василием по раскисшей от весенней распутицы тропинке.
— Вася, а далеко до дома деда Семена?
— Да, не! Близехонько! Мамка, когда хлеб ставит, меня посылает иногда к нему, чтобы я свежего отнес. В магазин-то он нечасто выбирается. Так, я до школы успеваю. Одна нога здесь, а другая уже тоже туточки! Мигом обернемся!
Васино «мигом» обернулось полутора часами по лесу, и Зинаида успела как следует взмокнуть, пока дотопала до избушки, в которой по уверениям ее провожатого, проживал дед Семен.
Кота, сидевшего на крылечке, она узнала сразу.
— Ах, ты поросенок! Вот ты где! А где моя Плюшечка?
Кошки во дворе не было. Зинаида толкнула дверь в избушку, окликая хозяина, и чуть не упала, когда серая молния метнулась ей под ноги, громко зовя ту, что дала ей когда-то имя.
— Вот ты где! Плюшка! – Зинаида подхватила было кошку на руки, но та вывернулась, цапнув хозяйку за руку, шлепнулась на порог, и снова кинулась в дом. – Да что это тут творится?! – взревела не на шутку рассерженная Зинаида, и кинулась за кошкой.
И только войдя в полутемную горницу, она поняла, куда так настойчиво звала ее любимица. Оценив масштаб происходящего, Зина не растерялась и скомандовала:
— Вася, дуй в поселок! Найди директора фермы, и скажи, чтобы собрал мужиков покрепче и транспорт дал. Скорая сюда не поедет, а действовать нужно быстро. Беги!
И как только Вася сорвался с места, подошла к кровати, на которой лежал, закинув голову дед Семен, и взяла его за руку:
— Что тебе, миленький? Водички? Дай-ка, я тебе подушку поправлю! Потерпи немного! Скоро помощь придет.
Ее большие руки быстро сделали все, чтобы стало удобнее деду Семену, который больше суток прощался с жизнью, уже не надеясь на то, что его найдут, после того, как прихватило сердце, а потом прошлись по спинке Плюшки и большого черного кота, которые смирно сидели у кровати старика.
— Вон оно что… А я на весну грешила…
Помощь прибыла быстро. Вася, гордый тем, что ему доверили такую ответственную миссию, среди суеты быстро сообразил кого будет в первую очередь искать Зинаида Петровна, когда деда Семена увезут. А потому, затолкал Плюшку и ее кавалера в старую корзинку, и, дождавшись, когда старика погрузят в машину, сунул лукошко в руки своей учительнице:
— Держите! Теперь не удерут!
Дед Семен после лечения в поселок не вернулся. Его забрала к себе дочь.
А у Зинаиды появился Барсик. Котом он был солидным, воспитанным, и, как и Плюшка, очень ласковым. Теперь Зина коротала вечера в компании двух мурчащих, немного завидуя этой парочке, порой столь бурно выражавшей свои симпатии, что хозяйке приходилось шикать на них:
— А ну! Цыц! Совесть имейте!
Душа Зины тосковала по ласке. Когда-то, будучи еще молоденькой девушкой, она чуть было не выскочила замуж, но мама отговорила ее, требуя окончить учебу, а уж потом заводить романы. Крупная, даже немного нескладная Зинаида, которую в институте прозвали гренадер-девицей, привыкла слушаться. Маму свою она любила и уважала, а потому дала от ворот поворот парню, который звал ее замуж. И горько рыдала потом по ночам в подушку, прекрасно понимая, что встретить того, кто будет ей по стать, почти невозможно. Где еще она найдет парня под два метра ростом, которому не придется поплевывать на макушку, сетуя на судьбу за то, что та сделала Зину похожей не на маменьку – точеную блондинку с льняными кудрями, которым не нужна была никакая завивка, а на папеньку – богатыря?
Ее слезы были весьма по делу, потому, что свою половину Зина потом искала долго и упорно, но так и не нашла. Пару раз к ней сватались, но она отказывала, объясняя матери это тем, что не хочет, чтобы над женихом потом смеялись все, кому не лень.
— Мамочка, он же меня на две головы ниже!
— Доченька, а разве это так важно? Лишь бы человек был хороший!
— Не знаю, мам. Мне просто не хочется, чтобы ему обидно потом было, когда все вокруг смеяться начнут над нами…
Зина всегда была очень доброй. Она не терпела, когда при ней кого-то обижали, и соседские мальчишки не раз получали от нее на орехи, стоило им обидеть какую-нибудь девочку, пока Зина ходила в детский сад и училась в школе. Став старше, она поняла, что драться – не самый лучший вариант, и стала учиться доносить свою мысль иначе, что ей весьма удавалось, так как душеспасительные речи она произносила баском и слегка жестикулируя в воздухе руками. Тренированные, большие, даже с виду внушающие уважение, ее руки становились, как правило, последним аргументом в споре, когда дело касалось попыток Зины донести до собеседника свое мнение.
Руки Зины умели многое. Могли дарить ласку и ухаживать за больными. Могли ломать кирпичи легко, словно бумагу, и ловко орудовать тоненькими коклюшками, творя из простой нити настоящее волшебство вологодского кружева. Мать Зинаиды была из семьи знатных кружевниц и свое умение передала дочери, даже не подозревая, как поможет той не сойти с ума этот навык, когда она останется совсем одна.
Мама Зины ушла из жизни очень тихо, просто не проснувшись как-то по утру. Голодные куры подняли такой гвалт, что соседка, прибежавшая, чтобы проверить по какому поводу переполох, не сразу разобрала, что в доме на полную громкость работает телевизор. Мать Зины была немного глуховата.
Окликнув разок-другой хозяйку дома, и уже понимая, что случилось, соседка позвонила Зинаиде и попросила ее приехать. До поселка, в котором жила мама, езды Зине было всего ничего, но ей эта дорога, которую она легко и в охотку пробегала в погожий денек за пару часов, показалась бесконечной.
Оставшись одна, Зина совсем затосковала. Она металась по дому вечерами, не обращая внимания на котов, которые пытались хоть как-то привлечь к себе внимание хозяйки, и плакала. Слез у нее оказалось столько, что они все лились и лились, не заканчиваясь, и Зина порой, устав, падала на кровать и засыпала, не переставая плакать. А потом просыпалась от того, что подушка становилась мокрой…
Не зная, как с этим бороться, Зина решила, что стоит отвлечься и, хотя бы, разобрать вещи в доме матери, не говоря уже о том, чтобы заняться его продажей. Трижды она приезжала в мамин дом, и трижды выходила из него, так ни к чему и не прикоснувшись. И лишь на четвертый раз она забрала из дома мамы подушечку-кутуз с недоплетенным кружевом и коклюшками, уже старенькими и немного источенными временем.
Эти коклюшки помнили руки не только Зининой мамы. Несколько поколений семьи Зинаиды коротали вечера, готовя дочерям приданое и украшая свое жилище настоящими произведениями искусства.
В тот же вечер Зина разобралась с рисунком и попыталась продолжить мамину работу. Но не тут-то было! Коклюшки капризничали в ее руках, словно живые, и Зина быстро оставила попытки их приструнить.
— Не слушаются… — удивленно протянула она, показывая Плюшке и Барсику коклюшки. – Совсем не слушаются…
Оставив попытки продолжить мамину работу, Зинаида управилась по хозяйству и легла спать. А утром проснулась, и обомлела!
Плюшка и Барсик подошли к делу куда ответственнее, чем Зинаида. Кружево они распустили почти полностью, напрочь перепутав нити, но ни одной коклюшки не потеряли, аккуратно загнав их под стол, стоявший посреди комнаты.
Зинаида, сначала разозлившись, готова была уже вышвырнуть котов вон из дома до вечера в наказание, но увидев, как те смотрят на нее, сменила гнев на милость.
— Что ж… Может, вы и правы… Свой узор плести надо. Свою жизнь устраивать… Мама этого хотела бы… А если так, то кто я такая, чтобы с ней спорить?
В тот же вечер Зинаида переколола булавки на подушке, намечая новый рисунок, и погрозила пальцем котам:
— Не сметь трогать! Это уже мое!
И удивительное дело! Коты ее поняли. Больше ни разу они не позволили себе так безобразничать, упорно делая вид, что коклюшки им не то, что незнакомы, а и вовсе никогда не были интересны.
Благодаря этой работе, которая стала для Зинаиды привычным занятием для того, чтобы скоротать вечерок, в ее доме появился Барбос. Как-то, засидевшись допоздна, Зина решила выпить чаю перед сном, и чуть не стала заикой, когда увидела в окошке кухни маячивший в темноте силуэт.
— Мамочки… — ахнула она, и попятилась, надеясь, что незнакомец, шаставший по ее двору, не заметил ее, так как свет на кухне она включить не успела.
Барсик, почувствовав страх хозяйки, взвыл и взлетел на подоконник, чтобы показать, кто в доме хозяин. Заботливо пестуемые Зинаидой фиалки полетели на пол. Зина тут же взвыла не хуже кота, напрочь забыв о том, что ее пришли грабить, и ухватила за шкирку своего защитника, а силуэт, маячивший во дворе, превратился вдруг в соседку, которая решила, что раз уж Зинаида не спит, то можно не откладывать на завтра и спросить, что получил Васятка по контрольной. От этого зависело, будут ли праздновать его именины, и дело, надо понимать, не терпело отлагательств.
После случившегося Зинаида всерьез задумалась над тем, чтобы завести во дворе собаку. Брать щенка она не хотела, так как рассчитывала на то, что взрослый пес и охранять начнет двор сразу, а не через какое-то время. А потому решила поехать в город и взять собаку из приюта. Она как-то читала в классе ребятам заметку о городском приюте для животных и решила, что будет правильно, если собака из этого приюта станет охранять ее дом.
С первого раза ничего у нее не вышло. Зина посмотрела на собак, которых ей показывали работники приюта, но выбрать так и не смогла. Приехала домой, погладила котов и пожаловалась им:
— Нет там нашего охранника! Нет…
Повторно она собралась в приют только через несколько месяцев. И едва переступив порог, тут же указала пальцем на клетку, в которой жалась тощая дворняга.
— Его!
— Да зачем вам этот заморыш?! Давайте, я вам еще кого-нибудь покажу! Вы на него потратите больше, чем он стоит!
— Почему он в клетке?
— Другие псы его рвут. Он отпора не дает. Сдался. Жить не хочет.
— Я его забираю! – голос Зинаиды загремел так, что перечить ей уже не посмели.
Барбос покорно поплелся за ней к машине и даже сам запрыгнул внутрь, тут же удивив новую свою хозяйку тем, что устроился не на сиденье, а на коврике, неловко сжавшись от того, что места там не хватало.
— Не бойся! Я тебя не обижу. Будешь хорошо себя вести и все у нас с тобой сладится.
Зина говорила с собакой, как с ребенком, которого привели в ее кабинет после очередной шалости, но пес ее так внимательно слушал, что она поняла – тон был выбран верно.
На то, чтобы подлечить и откормить собаку у Зинаиды ушло несколько месяцев. Со временем Барбос округлился, похорошел, оброс новой шерсткой, и стал писаным красавцем. Котов он не задирал, вел себя прилично, и Зинаида уверилась в том, что выбор был ею сделан правильный. На цепь она Барбоса сажать не стала, хотя будку, теплую и удобную, во дворе ему соорудила. Впрочем, домик этот, нарядный и просторный, так и остался пустым. Жил Барбос в доме. В сенях ему Зинаида постелила коврик, но в холодные дни пускала его в дом, где коты тут же укладывались рядом с Барбосом, признавая его своим.
