В далекую лихую пору, когда она, Юля, была разведенной и бездомной и слонялась по частным квартирам, терпеливо снося капризы требовательных хозяев, дрожа каждый раз, когда в новостях бубнили об очередном нефтяном скачке (значит, и кварплата опять подскочит) и моля богов, чтобы не задержали зарплату, о собственном жилье ей даже мечтать не приходилось.
А уезжать домой к шумной, глубоко несчастной в личной жизни (точно порчу навели) и потому психически неуравновешенной маме ужасно не хотелось. Начнется опять: «Я так и знала», «Я прямо чувствовала», «А Виктор был неплохим мужем», «Так и будешь по мужикам скакать всю жизнь», «Вся в своего папашу кобеля-я-я». Всех собак на Юлю повесит мама, даже глазом не моргнув. Все у нее виноваты, только она в белом пальто и безупречной короне кристально чистой репутации. Проходили…
И так некстати, именно тогда, в самый неподходящий момент, квартирная хозяйка Вера Павловна, явилась за деньгами, сама, с высокомерным таким выражением лица и сообщила:
— Юля, со следующего месяца я повышаю плату. Четыре тысячи теперь.
Четыре тысячи… А у Юли зарплата – шесть. Понятно, она одна… Но… Четыре тысячи за однушку?
Вот тебе и милая бабусенька. Милая, то милая, а своего не упустит. И еще у милой бабусеньки дурная привычка приходить в квартиру в Юлькино отсутствие. Юля пыталась внушить старушке: если заплачено за аренду помещения, значит, являться в отсутствие арендатора сюда не положено. Старушка прикинулась дурочкой.
А ведь она вовсе не дурочка, ишь, сообразила, подсчитала потери от инфляции, даже с плюсиком для себя. А ведь каким соловушкой свистела, когда показывала эту однушку: и район тихий, и планировка, и лоджия… Правда, про алкаша сверху – молчок. Алкаш Юлю уже заливал два раза. Юля жаловалась хозяйке. Хозяйка только плечами пожала. Однако, на обои указала перстом, мол, непорядок. Юля делала косметический ремонт за свой счет. И вот – новость. Повышение арендной платы. Бабушка крепко подцепила Юлю. Просекла, с какой мямлей имеет дело и обнаглела.
Тогда Юля, как никто, поняла бедного студента Раскольникова. Бойтесь хитрых и расчетливых старушек. И никогда, никогда не откровенничайте с ними – Юлька по глупости рассказала Вере Павловне про сложный и скандальный свой развод. Про обиду. Про одиночество. Вера Павловна быстренько намотала на ус, смекнула выгоду и охамела. Юльке ведь деваться некуда – про непростые отношения с мамой она, дурочка, тоже рассказала. Попили с бабуленькой чайку с тортиком. Блин.
Подружка Наташка справедливо считала Юльку идиоткой беззубой.
– За эту халупу четыре тысячи? Да еще и ремонт? Ты – д.ура, — Наташка затушила окурок в блюдце, — отказывайся от аренды. Отказывайся. Поживешь первое время у меня, а там придумаем, куда тебя пристроить.
Наташка и так натворила в Юлькиной жизни дел… Наломала дров, понимаешь. Именно по Наташкиной инициативе Юля развелась с Виктором. Жила себе и жила, училась, потом работала, варила Виктору кашу по утрам, стирала белье и мечтала о дочке. И тут – Наташка!
– Он тебе вот такие рога пристроил, идиотка, весь город знает! – рявкнула она однажды, явившись в гости без приглашения, — только сейчас из кабака, мы там с девчатами гуляем. Смотрю – сидит твой. С бабой. Собирайся быстрее, морду бить пойдем!
— Кому? – не поняла Юля.
— Ну не бабе же? Ему. Бабу так, слеганца потреплем. Жива будет, если, конечно, ее не зовут Бертой.
С этой Бертой бзик какой-то у Наташки. Год назад к ней на улице пристала чокнутая на всю голову цыганка, скользнула по Наташе злым своим взглядом, выдохнула в лицо ей облачко сизого дыма и сказала:
— Жить будешь богато, но несчастливо. А умрешь, как Берта.
Какая нафиг Берта? Наташка только руками развела.
— Ну ты и д.ура старая! Сама скоро копыта откинешь! Бе-е-е-ер-т-а! – крикнула она цыганке вслед и расхохоталась.
Наташка – человек-ураган, человек-тайфун, разрушитель, крушитель Юлькиной никчемной жизни. Наташку никто не просил рушить Юле жизнь, да она и сама бы любому волосы повыдирала, если бы услышала в свой адрес такую клевету. Разрушает… Да если бы не она, Юлька бы так и прозябала бы в своем захудалом поселке со своей чеканутой мамашей!
Короче, Натаха была Юлькиной однокурсницей. И была полной противоположностью спокойной, уравновешенной Юле, хорошенькой, пухленькой, уютной, созданной для семейного счастья, для просторной кухоньки с занавесками в красную клетку, для ребятишек, для надежного, бесхитростного супруга, готового отдать жизнь ради обожаемой женушки. Юля собиралась закончить кулинарный техникум и уехать в родной поселок, устроиться в детский садик поваром, выйти замуж за хорошего, спокойного мальчика Лешу, как раз к этому времени отслужившего бы в армии. Все у Юли было расписано, все у нее было по нотам.
Наташка, длинноногая, долговязая, носатая, острая, костлявая, с горящими адовым огнем глазищами, привязалась к Юльке, как к мягонькой, теплой игрушке, похожей на Заиньку из несчастного Наташкиного детства. Единственный-разъединственный подарок от воспитательницы на Наташкино пятилетие… Зайца потом отобрали мальчишки, порвали его и выдернули из животного все внутренности – мелко порезанный поролон…
Заинька-Юленька жарила на кухне картошку и умело экономила «степеху» — хватало на целый месяц. Заинька гасила Наташкины психи, как гасит сода изжогу. Заинька искренне восхищалась Наташкиной экзотической… красотой. Красотой?
— Да! Ты очень красивая, Наташа. Ты на Синди Кроуфорд похожа!
Юля вытащила откуда-то глянцевый журнал.
— Девчонки из сто пятой дали полистать, смотри!
На обложке была изображена дерзкая красавица с родинкой над губой. Глаза красавицы, точь-в-точь Наташкины, смело смотрели на зрителя. Уверенная в своей победительной красоте, девушка, облаченная в ковбойские сапожки и узкие джинсы, соблазнительно выгибала точеную спину и была продолжением роскошного мотоцикла фирмы «Харлей».
И угловатая Наташка, та самая смешная Натаха, которую всю ее детдомовскую жизнь обзывали «Циркулем» за высокий рост и тощие коленки, вдруг, взглянув на себя в зеркале, поверила, что она – настоящая модель, королева по жизни, достойная восхищения и поклонения. Что-то в ней щелкнуло, и внутри унылой «дылды» вдруг проклюнулся росток чудесного, пленительного цветка.
С той самой поры Наташа стала королевой курса. Потом она уверенно перекочевала в королевы техникума, а после стала королевой города. Парни стелились под ее ногами, как скошенная трава, валками. Мужчины преследовали ее на иномарках – Наташа идет себе по тротуару, а рядом тащится автомобиль с ухажером.
— Я не такая, — говорила она и сворачивала с тротуара в переулок.
Ухажер, растеряв свой новорусский лоск, бросал иномарку прямо на дороге и мчался за красавицей на своих двоих. Потом были букеты, конфеты, кольца и серьги. Потом к ее ногам складывали подарки дороже и объемнее цветочков и бусиков. Она то принимала презенты, то отвергала, всерьез задумывалась о Москве, ставила высокие задачи, пока не уехала из городка в столицу, манимая мечтой о карьере модели и актрисы.
Перед отъездом Наталья исполнила «свой священный долг» — познакомила подружку с мажором Виктором и выдала ее замуж «по большой любви». Родители мажора очнуться не успели, как Юлька оказалась в их огромной «сталинке» на правах законной супруги. Наташка, зараза, втянула девку в авантюру: наплела ошалевшему студенту Вите о Юлькиной беременности. Витины папа с мамой тоже ошалели, сыграли свадьбу и смирились с таким чудовищным мезальянсом.
Никакой беременности, разумеется, не было. Юлька, краснея и бледнея, наплела что-то там в духе бразильских сериалов: упала с лестницы, беременность закончилась. Витя облегченно вздохнул и включил заднюю скорость, намекая на развод. Но Витины папа и мама, как это ни странно, к Юле привязались. Хорошая девочка, хоть и подруга у нее – шалава. Из таких девочек получаются чудесные жены и прелестные невестки. Будет кому за ними в старости ухаживать. И Юля жила с Витей нормально. Мирно. Витя тихо погуливал на сессии. Юля мечтала о настоящей беременности. Свекровь к ней не придиралась. Свекр вообще дома редко появлялся. Юля варила восхитительный кофе, и готовила заморский консоме к ужину… Живи да радуйся.
Но однажды, года через три после свадьбы, в городок явилась Наталья. В Москве (нет, не так: В Ма-а-а-аскве – как начала говорить Наташка) нашей звезде не повезло. Москва большая, красоток в ней – миллионы. Одних Мерилин Монро – тыщ сто! И то не прижились.
Помимо природных данных требовалась еще и харизма, и ум, и хитрость, и вообще… Провинциальной Наташке этого не доставало. Да еще в Наташкином модельном агентстве недавно появилась новенькая с причудливым именем Берта. И эта новенькая оказалась ужасной дурой. Вляпалась в какие-то терки с бандитами. Что-то украла у них, или долг не отдала… В общем, случилось страшное: Берта пропала. Сгинула просто. Девочки поговаривали, что ее продали в турецкий бордель. Хана Берте, однозначно.
У Наташки – по спине мурашки. Да ну ее, эту Москву, нафиг. В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов! Целее будет.
А может, ей просто не хватало уверенности и энергетической подпитки от доброй животворящей Юленьки, откуда нам знать. Но вернулась Наталья, вся – шик-блеск, вся в красном и на стилетных каблуках лаковых сапог, но нищая, как церковная мышь. Вернулась начинать все сначала. Или, на худой конец, подцепить на крючок, пока молодая, какого-нибудь старого поклонника, да и жить спокойно. Не так тухло, как Юлька, но при гарантии хотя бы.
И что она сделала в первую очередь? Правильно, раскрыла глупой Юльке глаза на измены мужа! После этого Юлька обязана была развестись и откромсать себе половину мужниной квартиры, как нормальная. А что Юлька? Застыдилась! В кабаке Наташа схватила Витькину пассию за косу и со словами, достойными первоклассного сапожника, трепала несчастную девку, как Тузик грелку. Досталось и оторопевшему изменщику.
Бузила Наталья. А стыдно было Юле. Она вернулась домой, собрала манатки и свалила с голой задницей!
– Ты, Юля, терпилоид! Надо же быть такой дурой! Вот и мотайся теперь по съемным хатам, я умываю руки! – орала на нее Наташа, бывшая в последнее время весьма в крайне нервном состоянии – готовилась к свадьбе со своим древним поклонником. И там у них вроде все складывалось, если бы не великовозрастная дочка от первого брака, отнесшаяся к мачехе более чем подозрительно.
И Юлька моталась. А куда деваться? Жениха Лешку из поселка она предала. Мужа и простила бы, да он, освобожденный от супружеского гнета, усвистал на вольные хлеба в Санкт Петербург, его папа и мама сочувствовали бывшей невестке, но в душе радовались, что легко отделались. А мама… Та вообще… Обещала проклянуть свою дуру-дочку.
Вот зачем она подружилась с Наташей? И вот теперь вдруг Наташа снова решила поучаствовать в Юлиной судьбе!
