– Кать, погоди-ка, – по школьному коридору вслед за Катей быстро шла Елена, – Зой Ивановна сказала, ты в районную. А пройди за меня лора, пожалуйста, надо только подпись поставить.
Катя согласилась. Все равно она моталась в районную больницу регулярно – беременность.
Учителя так делали частенько, помогали друг другу, а сейчас Катя и вовсе дома сидела– в отпуске по уходу за вторым малышом.
Документы в районной клинике врачи не смотрели. Но на этот раз врач пролистала карточку и вдруг спросила:
– А это точно Вы?
–Я, конечно, а что?
–Но у Вас тут значится бесплодие второй степени.
– А…, – Катерина нашлась быстро, – Это врачебная ошибка. Видите же…, – и она показала на живот. Врач подмахнула печать и отдала книжку.
В коридоре Катерина выдохнула – ох, так и на неприятности нарвешься!
А по дороге думала о Лене. Пронзила чужая женская боль. Как хочется, наверняка, ребеночка. Это надо же – бесплодие. Катя и раньше думала о Елене. Почему не рожают? Не спешат?
Семья очень обеспеченная. Катя завидовала таким вот, как Лена. Везучая!
Лена – дочка их директора школы Лидии Петровны, муж ее – следователь в районе.
В их селе Миловановка эту семью знали. Дом огромный из красного кирпича, во дворе, как в санатории – красота.
И сама Елена точно выточена для материнства: шьёт, вяжет, увлечена огородом и цветами. Добрая, открытая, интеллигентная… Не было в ней женского жеманства, завистливости и чванства.
Приятная в общении, мягкая с учениками, уважительная с коллегами. Она моложе Кати была на год. Катя помнила ее ещё по школе. И тогда завидовала – дочь директорши…
Правда, особой красавицей Елену назвать было нельзя. Высокая, угловатая, длинноносая. Но это не мешало ей быть счастливой. Конечно, за таким мужем, как за каменной стеной.
И вон оно что – бесплодие. Почему-то от этой новости стало немного даже радостно: значит не всё хорошо, даже у таких вот – богатых, крутых и всемогущих.
Лене она об инциденте в поликлинике рассказала. Как удержаться?
– Да, Кать. Не могу я даже забеременеть. Впрочем, и выносить тоже. Так уж вышло…
–Ох, плохо. Вам бы, конечно…
– А мы надежды не теряем. Будут у нас дети. Сейчас появились методы. Ищем выход.
–Хоть бы … Рада была бы я за вас.
–Ты только не говори никому, не хочу я разговоров…
Катя обещала.
Но дома Катерина по большому секрету тайну поведала своей матери.
– Только не болтай, мам. Эх! Вот и смотри. Надька Симонова нищету плодит, а тут…
Пьющей Надежде Симоновой с их улицы, и правда, лучше б не иметь детей вообще. Тяжёлая там ситуация для детей – вот-вот в детдом заберут.
Да и у самой Кати третья беременность не была желанной. Как не заметила тогда? Обнаружила уж на двадцать второй неделе. Случилось это практически сразу после рождения второго сынишки. Решила, что сбой из-за кормления грудью.
Куда бежать? Так и оставила.
Директор школы взглянула на нее, вздохнула и махнула на дверь.
– Иди уж. Чего теперь?
Учителей не хватало, а тут…
Но вздыхала Лидия Петровна не из-за этого. Ситуацию Кати она знала. Девушку, свою бывшую ученицу, жалела: муж Кати пил, болтался часто без работы, стал посмешищем села. Она его, видать, любила, глупая. Спасала, оправдывала, кормила и неустанно надеялась, что все у него наладится.
О втором-то ребенке подумать бы, а тут – третий. Катюшка старательная, вытянет, да только сколько средств надо, а она – из декрета в декрет. На материнскую пенсию да огород – вся надежда.
Катя ждала девочку. Но и третий родился – пацан. Второго и третьего рожала она легко, уже к вечеру дня родов бегала по больничному коридору. Всё ждала Гену, мужа. Но Гена «гулял». Как не отметить рождение сына?
Из роддома жену встретить не смог. Встречала подружка — соседка Света, мама осталась дома с малышней.
А Катя все оглядывалась в надежде увидеть тут мужа.
– Не приедет он, Кать! – Света несла малыша, заглядывала под одеялко, – Ух ты! Хорошенький какой! – воскликнула, –Витька его вчера у Иванова в мастерской видел. Пьяный в дрызг спал в углу, в стружках. Скотина! Пошли, – кивнула она в другую сторону от остановки, – Я с дядей Васей Пичугиным на Волге. Он сам вызвался, так что мы – с комфортом, а автобуса ещё б три часа прождали.
Катерина чуть не плакала.
***
За селом тянулись берёзовые и дубовые леса, бежала широкая река. Прибрежная песчаная полоса широкой лентой отделяла ее от леса.
Прошел год. Младший сынишка Кати уже бегал. Шло лето, на улицах пахло полынью и земляникой, в палисадниках бурно цвели цветы, а во дворах жили семьи. Кто-то благодушно и счастливо, а кто-то…
– Не могу я больше так, Катерина! Не могу! – мать качала на коленях Никитку и причитала, – Если не прогонишь его, так и знай – сдохну. Пойду вон на реку и утоплюся… Живи сама.
– Мам, ну, опять ты! Куда мне его гнать?
–Да пущай к матери своей едет. Чего наши-то силы изводить? Я ему – не мать, чтоб тетешкаться с ним пьяным. Ты подумай: детям на последние гроши фаршику взяла, а он…
Катерина убирала со стола, мыла посуду. Не спорила с матерью, хоть и злилась на нее.
Все уши прожужжала она ей – просила развестись и выставить мужа из дома. Гена с переменным успехом пить бросал и начинал вновь.
А сегодня уехала со старшим Катя в больницу – сломал Сашка руку, а мать с малышней ненадолго ушла в соседний двор. Вернулась, а наготовленного и нету. Вернее, макароны остались, а сковорода, с утра полная котлет, пуста.
Мать вчера на рынок за фаршем ездила, выбирала долго, приценивалась, сегодня ещё раз все поперекрутила, взбила, чтоб помягче, чтоб…
– Чтоб этот пьяница все сожрал! – она плакала, – Вырастим мальчишек, Катя, вырастим! Ты только ирода этого убери из дому.
У них совсем плохо стало с деньгами. Осенью Катя собиралась выходить на работу, может хоть тогда долги раздадут. Дом материнский старый, тоже требовал средств.
А Гена… Катя понимала – мать права. Она и сама изменилась, ходила поджав губы, злилась на соседей, жалующихся на Гену, требующих отдать его долги.
– А кто вас просил ему водку в долг давать?! – ругалась она уже как базарная баба с продавщицей местного магазина.
–Кто! Сами же и просите! Умоляете! А я расплачивайся! Фиг вам теперь! Пускай вот мать твоя ещё раз маслица в долг попросит! А то ходят, попрошайничают, а виновата я, Ольга Павловна!
– Переживём без ваших подачек!
– Переживите, переживите! Ещё роди от такого-то… И за мужем своим сама гляди, а то вон недавно бабка Люся его пьяного таскала.
Катерина замкнулась, перестала гулять на улице с детьми. И уже решила, что с Геной нужно расставаться. Любовь прошла. Из красавца, о каком мечтали девушки, он превратился в страшного запущенного горького пьянчугу, жить нормально не хотел, кормил обещаниями.
А когда-то мечтали они, что уедут из села, устроятся в городе, думали, что ждёт их благополучие и счастье. Мечтать и обещать Гена умел виртуозно. Получалось, что это лучшее из того, что он делал хорошо.
Катерина съездила к его матери в село соседнее, объявила о предстоящем разводе. Свекровь плакала, Кате было жаль женщину, но ещё больше жаль себя.
Теперь уж надежды на жизнь другую, лучшую, не осталось. Жить ей с матерью и тремя сыновьями тут, в старом, требующем ремонта доме – работать, чтоб прокормить хоть как-то свое большое семейство. Хотя на зарплату учительскую сильно не разбежишься.
И вот именно тогда, когда горькие мысли зашкаливали, вдруг приехала к ней Лидия Петровна – директор школы.
Катя была во дворе. Услышала, что возле их двора остановилась машина, хлопнула дверца. Пышнотелая директриса вошла в калитку и направилась к ней.
– Привет, Катюш.
– Здравствуйте. Я тут у курей убираюсь, … – Катя стеснялась своей грязной футболки, в эти дни не было никакого желания приводить себя в порядок, она подзапустилась.
Было очень странно видеть Лидию Петровну тут. Совсем недавно Катя в школу приходила, заявление писала о выходе на работу. Так зачем приехала директор к ней домой?
–Пройдем? – пригласила Катя, переживая, что в доме тоже порядка нет.
Но Лидия Петровна отказалась идти в дом.
– Да нет, Кать. Мне как раз с тобой наедине поговорить надо. Куда б попу положить? – огляделась.
Присели на скамейку сбоку сарая. Катя была озадачена. Что-то по нагрузке? Или проблемы в школе?
– Кать, я по делу личному. Очень личному. Лена мне сказала, что в курсе ты её проблемы.
Катя кивнула…
– Ну, такая вот беда у нас. А она деток очень хочет, понимаешь? А выносить не может, – Лидия Петровна вздохнула, чувствовалось, что и для неё это тяжкое горе.
Катя слушала, но пока ничего не понимала. Зачем Лидия Петровна здесь? Ведь это их семейная беда. При чем тут Катя?
– Кать, я за помощью к тебе. В общем, дело есть…
И она начала рассказ. О долгих процедурах дочери, о лечении, о ночных слезах… О том, что ребенка дочери и зятя зачать в пробирке можно, а вот выносить его может только другая женщина. Что они изучали базу, ждали какую-то суррогатную мамочку, но так ничего и не сложилось, хоть готовы были отдать большие деньги.
– Кать, вот мы и подумали: а чего мы будем платить такие денжищи чужому человеку, если можем отдать их своему– тебе. Знаю ведь я, что со своим расходишься. Это – ты молодец, это – правильно. Не исправишь уж, – она махнула рукой…
–Лидия Петровна, Вы что? Нет, это невозможно, –замотала Катя головой, – Я ж безмужняя, а с животом. Вы что? Я б с радостью помогла, но…
–Ты что, думаешь мы вот так – на тебе, да и носи… Не-ет. Мы ж тогда… В общем, все продумано, Кать. В санаторий, как живот появится поедешь с детьми, с полным комфортом. Хочешь, и с мамой. Много заплатим. Родишь в Областной, там наша врачиха, подруга моя давняя.
Из дома выскочил четырехлетний Андрейка, подбежал к матери, тёрся в коленях.
– Ох, большой какой! Старший?
– Средний. Старший уж в школу через год.
– Славные у тебя мальчишки, кудрявые вон, – она потрепала Андрейку по голове, тот захихикал, – А в школе не узнает никто, не волнуйся. Это я на себя беру. Но… Погоди ещё. Ведь главное, чтоб подошла ты, чтоб эмбрион прижился. Много ещё всего… Я вот пришла с тобой поговорить, чтоб ты подумала. Денег заплатим, нужны ж вам деньги, рожаешь ты легко, сама говорила, да и все-все мы на себя возьмём. Тебе – ходи, носи, да детьми своими занимайся. И они в санатории подлечатся, подкормятся…, – она опять пощекотала Андрейку, – Но говорю ж, может и не подойдёшь ещё. А пока подумай, согласие твое нужно.
Вечером Катя стояла у открытого окна. Ветерок колыхал занавески, занавески задевали оконные цветы, ложились на них.
Катя воткнула кнопку, которой прикреплена была комариная сетка, закрыла дырку, посмотрела на старые деревянные крашенные –перекрашенные, но все равно уж облупленные рамы. Окна б сменить!
Когда училась она в училище, все время думала, что жить будет где-то далеко. Но обязательно пришлет матери деньги на новые рамы. Ей так нравились дома с новыми современными окнами.
А вот теперь денег не было совсем. Ее пособия и материнской пенсии не хватало даже на самое необходимое. Она уже выставила Гену, но он по пьяни опять и опять являлся, отсыпался в сенях пьяный, пугая детей, лез в дом, скандалил с матерью и уже практически бывшей женой.
Как же устала она от такой жизни! Слезы полились градом. Так жаль было себя. И ведь вся Миловановка ее жалеет – ее, одну из лучших учениц школы, гордую и красивую Катю Евдокимову. Теперь она Семёнова. Может если сменить фамилию, всё вернётся? Слабая надежда…
Утром она рассказала о предложении Лидии Петровны матери. Та перекрестилась, но выспрашивала подробности – о деньгах…
– Мам, я полночи не спала, всё думала. Дело доброе – раз, беременности переношу легко, да и рожаю – два, и помогут они, очень помогут. А деньги ведь нам нужны. Тем более –такие. Мы таких и не видывали. Долги отдадим, дом подремонтируем, вклад откроем. Я пока не представляю, но… Думаю, надо соглашаться.
Мать вздыхала тяжело, даже всплакнула, но доводы признавала. Может и так, только уж больно странно это – носить под сердцем чужое дитя.
Они говорили и говорили об этом.
Через неделю Катя с Лидией Петровной уже ехали в областную клинику. Кате все казалось, что она ещё, в принципе, может и передумать.
Обследование прошли быстро, врач, и правда, с Лидией на «ты», они подруги. Потом поехали второй раз. Им объявили –Катя подходит для того, чтоб стать суррогатной матерью ребенку Елены и Ильи Виноградовых. Ей назначили препараты для подготовки, а у кассы она услышала сумму, которую оплатила за это обследование Лидия Петровна.
– Лидия Петровна, а это что?
– Оплата твоего обследования.
– Ну, вы же подруги…
– Да, но Ирина – просто врач. А тут целая клиника.
Эта непомерная сумма Катю напугала. Получается, обратного пути у нее уже нет – такие деньги уплачены.
И завертелось. С первого раза подсадка не удалась. Повторили через два месяца. Уже шла осень, дела школьные закрутили. Кате выписали больничный лист с диагнозом ОРЗ.
Второй эмбрион прижился. Беременность наступила. Все радовались, и Катя, заразившись уже этим начинанием, радовалась тоже. И не было никаких психологических проблем. Она просто хотела доносить, старательно выполняла все рекомендации, чтоб доносить, исполняла условия подписанного договора.
Лене и Илье нужен был ребенок, а ей – деньги. О ребенке вообще не думала, или думала, как о маленьком несчастном создании, оказавшимся в животе не у своей мамы. Без нежности, и вообще с равнодушием.
В больнице ее продержали недолго, она вышла на работу. При встречах улыбалась Елене, а та – ей. Но улыбалась Лена с тревогой. Казалось, исхудала она ещё больше, глаза запали, вытянулся нос. Елена очень переживала. Она ждала дитя так, как может ждать сто раз разочаровавшаяся женщина, пролившая море слез, та, которая без боли не может смотреть на счастливых мам с колясками. Если б носила она сама, волнения б было меньше, а сейчас, когда твой ребенок отделен, когда ты не чувствуешь его, становилось страшно.
– Как ты? – спрашивала, опустив глаза, когда оставались наедине.
– Как всегда, Лен. Чуток подташнивает, когда лук жарю, а в остальном – нормально.
Лидия Петровна волновалась тоже. Ограждала Катю от общественной нагрузки, совала конфеты коробками.
– Деткам твоим. Ты, Катюш, береги себя. Лена вон совсем извелась, уж не знаем, что и делать с ней. Волнуется. Илья говорит – хоть к психиатру вези. Беда просто.
А однажды к дому Катерины подъехала машина Виноградовых, Илья выгрузил три пакета продуктов.
–Ничего не знаю, – замахал руками на протесты, –Теща велела отвезти.
Илья был в форме. Высокий, стройный, кареглазый. Форма ему шла. Катерина как-то стушевалась, засмущалась. В нем чувствовалась мужская сила, и внутри отозвалось что-то женское и постыдное.
А когда он уехал, заморгала увлажнившимися от нахлынувшей обиды глазами. Почему-то вдруг стало обидно, что он – не ее мужчина.
Ведь она лучше Елены, намного лучше. Вон и детей родить может, и внешне не сравнить. Фигурка – что надо, грудь, попа. Только животик чуток убрать, но это уж… А волосы? Куда эти мужики смотрят? Куда? У Елены и волос-то нет: три волосины в два ряда, а у нее – густые, волнистые… И уроки у нее ярче, чётче, веселее, выстроены методически верно. Как педагог она точно состоялась. А Елена – уж слишком мягкая и впечатлительная. Нельзя так в педагогике, на шею сядут. Только и хорошего в ней, что из семьи такой. Вот и все ее достоинства.
Даже продукты эти разбирать не хотела, бросила на кухне. Мать разбирала, хвалила благодетелей.
– А они обязаны мне, понимаешь? Обязаны! – крикнула она на мать.
Потом Катя сдувала челку со лба и удивлялась сама себе: и что на нее нашло? Чего вдруг злоба такая вылезла? Нормально же всё.
–Гормоны в тебе играют, потому что чужого носишь… Вот и…, – шептала мать.
И Катерина опять покрикивала на мать. Глупости какие!
А вот Елена разболелась. Ее волнения вылились в простуды, она слегла. Лидия Петровна, рассказывая о дочке в учительской, косилась на Катю. И Катя понимала – болеет Лена от волнения.
– Лидия Петровна, может навестить мне Лену-то?
– Да какое там! Она ж с температурой, а тебе болеть нельзя. Она сама тебя прогонит.
– Тогда я позвоню ей. И Вы передайте, что всё идёт, как всегда. Благополучно всё. Пусть не переживает, – резко развернулась и вышла из кабинета.
И чувствовала себя Катерина сейчас одновременно важной, сильной и несчастной. Вот опять – носит ребенка она, заслуживает уважения и помощи она, а все бегают вокруг Лены. Жалеют – Лену… И никто, кроме матери, не знает, что под сердцем носит она внука директрисы. И рассказать об этом по условию договора никому нельзя – это деньги. А их хотелось получить очень.
***
Наступили дни бабьего лета, тихие тёплые и ласковые. Блестящие паутинки лениво летели на юг, покачиваясь в прозрачном воздухе, а по вечерам поднимались от реки плотные туманы.
Они с детьми прогулялись к реке, шли назад. Никитка шел плохо, Катя подхватила его на руки. И вдруг…
Она почувствовала резкую боль, присела, схватилась за живот. Что это?
Мать побежала звонить Лидии Петровне, и уже через пару часов Катерина лежала на столе – ребенка она потеряла.
Лидия сидела рядом с постелью, горестно смотрела в одну точку. Катя плакала, просила прощения. О том, что подняла Никитку, не говорила. Она и в свои беременности таскала старших – ну, ничего же не случалось.
– Да, не виновата ты, Кать. Видно, не судьба. Не горюй, девочка моя. Денежку за хлопоты тебе заплатим, как в договоре написано. Уж прости. Ведь и тебе боли сколько.
Лидия Петровна осунулась, щеки опустились, глаза покраснели – совсем не такая, какой бывала обычно.
– Катюш, Лене пока не проговорись. Лечись. Скажем – на сохранении ты. Боюсь я за нее. Совсем она разболеется, если узнает. Она у меня всегда такая была – слабенькая. Мы с Ильёй решили, что нельзя ей знать пока. Слышишь? Не проговорись. Пусть думает, что носишь ещё… А там, когда поправится чуток, и скажем. Думаю, может путевку ей возьмём в санаторий.
Катя пришла в себя быстро. Уже через пару дней была готова к выписке. Но Лидия Петровна договорилась с подругой – Катю продержали в больнице ещё две недели. Она была абсолютно здорова, изнывала от безделья, скучала по детям, переживала за мать, потому что Гена уж успел побывать «в гостях», но терпела. Ладно уж, в конце концов за эти мытарства ей заплатили очень приличные деньги, можно и потерпеть.
Было жаль, что не доносила, что не получила полную сумму. Она предлагала Лидии Петровне попробовать ещё раз, но та махала рукой. Сейчас ей было не до проб – она переживала за Лену. Известие о потере ребенка ее добьет.
Лена тоже звонила ей, и Катя, как и обещала, врала. Дескать, носит, и опасность миновала.
В больницу за Катериной приехал Илья. Встречал, как королеву, вынес сумки, вернулся за ней, начал подсаживать на высокие ступени Тойоты.
– Да я сама. Я ведь уж давно здорова. Так лежала, Лилия Петровна договорилась.
– Я знаю. Лене мы не говорили пока.
Он усаживался за руль. Ехали молча, погруженные в свои мысли, и каждый соображал, о чем бы поговорить, о чем спросить, но говорить было, в общем-то, не о чем.
И тут Катерина сообразила:
–Илья, Вы же в полиции работаете. Просьба есть.
– Пожалуйста. Что нужно?
–Да мне Гена мой покоя не даёт. Ходит и ходит, хоть развелись уж. Пьяный, конечно. Детей пугает, мать оскорбляет. А я сладить не могу. Не драться же с ним.
– Нет, драться точно не нужно. Вот как в следующий раз непрошенным явится, так и звоните. Приедем. Конечно, поможем.
Через неделю Катерина, измаявшись, выгоняя пьяного Гену, отправив уже мать с детьми к Светлане в дом по соседству, позвонила Илье.
Он приехал быстро, а через пять минут и участковый, которого он вызвал. Катерина плакала, нервничала. Одна бровь у нее мелко дрожала и губы дергались.
Гену вывели с кухни, где развалился он за столом, требуя семейного ужина. Погрузили в машину, молоденький участковый его увез. Обещал держать руку на пульсе.
– Успокойтесь, Катя! Успокойтесь. Давно надо было ко мне обратиться. Чего ж Вы молчали?
– Стыдно, – Катя закрыла лицо руками, она плакала.
– Ну-ну, взял он ее за ладони, оторвал их от лица, смотрел нежно.
И тут она упала ему на грудь. Он не сразу, но все же обнял ее, и это мужское и надёжное плечо вообще отняло последние силы, она расплакалась ещё громче.
И вдруг он подхватил ее на руки, и понес, а когда замешкался, она сама указала ему на комнату с широкой кроватью. Взял напористо и быстро, она лишь тихонько приговаривала:
– Илюша, Илюша… Не надо…
А потом пыталась осмыслить произошедшее, то оскорблялась, то оживлялась. Она подходила к зеркалу, рассматривала себя. Думала об Илье. Он понял, понял, что есть женщины лучше его Лены. Она –стала его женщиной. И теперь, возможно, жизнь ее изменится.
Надо сделать так, чтоб он вернулся к ней. Надо намекнуть ему, что ждёт.
Но Илья больше не заезжал. А Гену, видимо, припугнули, и причины звонить Илье не было.
Месяц… Целый месяц. Неужели случайность? Она знала, что Елена в санатории, на лечении. Уехала она туда вместе с матерью, и так и не знает, что ребенка уже нет. Все берегли Лену.
А Илья – один. Но гордость мешала позвонить первой.
И лишь через месяц – причина звонить обнаружилась.
– Илья, нам с Вами срочно нужно встретиться. В общем, я … Я беременна, Илья
