Возвращаюсь вчера поздно вечером от подруги (как-никак праздник был). Ночь, улица, фонарь, аптека, «Пятёрочка». Смотрю, а к ограждению магазина собака привязана. Вокруг ни души. Магазин давно закрыт. На улице морозяка. Подхожу поближе к собаке. Она сидит такая безучастная. Морда в инее. Глаза грустные. Присела на корточки и спрашиваю её:
— Ты чья такая? А? Тебя бросили, да?
Собака молчит, морду от меня отвернула. Я пытаюсь погладить бедолагу.
— Тебя предал хозяин, потому что ты стала старая и больная, да?
— Не лезь мне в душу!
От неожиданного ответа я вскрикиваю, падаю на колени, оборачиваюсь и вижу мужчину, который выходит из-за угла, застегивая на ходу ширинку.
— Никто её не бросал. Просто я поссать отошел.
— О-о-о! Какая замечательная история! – ляпнула я, самая не зная зачем.
***
Я — врач. Работаю по вызовам. Иерусалим. Вызов к женщине 46 лет.
Приезжаю… Ошибочка небольшая, диспетчер напутал. Женщине не 46, а 106 лет! Бодрая старушка, в здравом уме и твердой памяти, что не часто встретишь в таком возрасте. Поскользнулась, упала, сильно расшибла ногу. Осматриваю, перелома вроде нет, предлагаю поехать в больницу, там рентген сделают. Рядом сын, 87 лет.
Бабушка отказывается:
— Ничего страшного, и так заживёт!
Сын настаивает.
И тут бабушка выдает… На иврите и русском вперемешку (русские — только маты). Мол, какого…х… мне туда ехать! Здорова я!
Я, улыбаясь, говорю ей:
— До 120!
Улыбнулась:
— Вот, доктор меня понимает! Понял, сынок!
Прощаюсь, выхожу. У двери стоит еще один товарищ, лет так за 80 тоже: «Как там Мирьям?» В глазах-тревога.
— Понимаете, я ее бойфренд.
Отвечаю, что всё в порядке, ничего страшного.
И тут он мне задаёт вопрос, от которого я выпадаю в осадок:
— Скажите, доктор, а это не помешает ей вести интимную жизнь?
Так что всем желаю ДО 120! И чтоб были в здравом уме, и твёрдой памяти!
***
Будучи студентом, сожительствовал со своей будущей женой. Училась она в другом заведении, поэтому встречались, в основном, на выходных у меня в общежитии. Она готовила что-то для ещё не заматеревшего студента(первый курс, хуле), так и жили.
Как-то привезла она из дому колечко колбасы и положила в холодильник со словами:
— На выходных супчика сварю.
Но студенческая жизнь вносит свои коррективы, и уже ближе к выходным три здоровых организьма маялись, чем бы закусить богом посланную бутылочку. Я вспомнил про колбасу. Про то, как я её пытался порезать, без слёз вспомнить не могу, специальных ножей у нас не было, а тот, что был, наотрез отказался выполнять свою функцию. Кое-как, с помощью молотка, изуродовав нож мы расчленили это колечко.
Процесс закусывания напоминал сосание карамельки — кусок колбасы гонялся во рту и постепенно увлажняясь обгрызался-обсасывался до полного растворения. Как в том анекдоте: Мыши кололись, плакали, но продолжали есть кактус! Дёсны после этой колбасы заживали ещё дня три.
Приехавшая на выходные девушка поставила на плиту кастрюлю и:
— А где колбаса?
— А мы её съели!
— Как?! Сырую?!
— Что значит — сырую?!
Оказывается, колбаса была гостинцем от родственников из полесской деревушки, где она готовится для длительного хранения сыровяленой на чердаке, высыхая до каменного состояния, а потом её отваривают, а на бульоне варят суп.
